Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1 - Страница 4

«Лишних», то есть прокурора, судью и врача, присутствовать при внесудебной казни чаще всего не приглашали. Если казнь совершалась на основании судебного решения, прокурор мог присутствовать. В Москве прокурорские работники высшего ранга, включая А. Я. Вышинского, наблюдали за процедурой уничтожения видных государственных и военных деятелей, осуждённых военной коллегией Верховного Суда СССР. В апреле 1950 г. секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков приказал ответственному контролёру КПК при ЦК ВКП(б) Захарову присутствовать при расстреле сотрудника охраны Сталина подполковника И. И. Федосеева, обвинявшегося в разглашении гостайны. Маленкову требовалось знать, не признается ли Федосеев перед казнью в разглашении неких важных сведений.

На местах при расстрелах зачастую присутствовал начальник отдела управления НКВД — если казнь производилась в областном или республиканском центре. Обычно это был глава учётно–статистического отдела. Начальник учётно–статистического отдела УНКВД по Новосибирской области Ф. В. Бебрекаркле (его как «подозрительного латыша» перед арестом уже не пускали на оперсовещания, но ещё доверяли присутствовать при казнях) рассказывал сокамернику, что расстреливаемые кричали: «Мы не виноваты, за что нас убивают?!» и «Да здравствует товарищ Сталин!».

В Татарии в сентябре 1937 г. был отдан приказ фотографировать осуждённых и перед расстрелом сличать смертника с фотографией. Он ссылался на приказ НКВД № 00212 от 9 июля 1935 г. В следственных делах управлений ФСБ по Новосибирской области и Алтайскому краю наблюдается большой разнобой: в большинстве дел фотографии отсутствуют; что касается осуждённых к высшей мере наказания, то фотокарточки налицо во многих делах 1921 г. и (не всегда) в делах первой половины и середины 1930–х. Что касается периода «Большого террора», то фотографии обычно можно найти в делах только тех лиц, которых осуждала выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР. В делах номенклатурных лиц, казнённых по приговорам военной коллегии Верхсуда СССР в Москве в 1937–1941 гг., фотографии встречаются примерно в половине случаев9.

Факт смерти казнённого обычно устанавливали сами оперативники, приводившие приговоры в исполнение, тогда как по правилам это должен был делать врач. Между тем известно, что практика расстрелов сталкивается порой с необычайной живучестью казнимых. Отсутствие врача во время расстрелов приводило к захоронению живых людей, которые «на глазок» считались мертвыми.

Вот красноречивая выдержка из письма баптиста Н. Н. Яковлева председателю коллегии Всероссийского союза баптистов П. В. Павлову от 29 августа 1920 г., в котором живописалась расправа над отказниками от военной службы: «В Калаче были арестованы из 4 общ[ин] братья — одна часть баптисты и три евангельские христиане, всего 200 человек. Приехал трибунал 40[–й] дивизии и 100 братьев судили... 34 человека расстреляны, сначала ночью 20 человек, а потом на следующую ночь 14 человек; братья молились перед казнью, которая совершалась у могил. Некоторые, еще раненые, в агонии были брошены в могилу и зарывались живыми наскоро, одному удалось бежать, он как очевидец может лично подтвердить. ,.»10.

А вот один из крайне редких для Западной Сибири 1930–х гг. случаев расстрела в присутствии врача. 8 августа 1935 г. начальник Каменской тюрьмы Классин, начальник раймилиции Кулешов, прокурор Добронравов и нарсудья Шулан расстреляли Г. К. Овотова. Врач судмедэкспертизы Соколов констатировал, что смерть осуждённого наступила только «по истечении 3–х минут». Это лишнее свидетельство того, что огнестрельное ранение головы далеко не всегда приводит к мгновенной смерти...

Местные власти, исходя из региональных особенностей, могли вносить определённые коррективы в процедуру расстрелов. Так, в Средней Азии в конце 1920–х — начале 1930–х гг. во время подавления басмачества приговоры над осуждёнными повстанцами полагалось исполнять только лицам той же национальности". С точки зрения чекистов, такая «политическая корректность» помогала избегать возможных нежелательных толков среди многонационального населения о пришлых чужаках, которые расстреливают «наших».

«Небрежность при расстреле»

Документы свидетельствуют, что в период гражданской войны во многих губчека практиковались расстрелы политзаключённых без всякого приговора. Так, работник Енисейской губчека Дрожников весной или в начале лета 1920 г. расстрелял в Красноярске (в подвале губчека) без суда и следствия гражданина Дергачёва, обвинённого в участии в контрреволюционной организации. Следователь Тюменской губчека В. А. Колесниченко и несколько его коллег в ночь на 7 мая 1920 г. без суда и следствия расстреляли троих арестованных прямо во дворе губчека.

Власти хорошо знали о порядках, практикуемых в чекистском ведомстве. И недаром, ведь именно партийные структуры распоряжались не только жизнью, но и смертью советских людей. Сиббюро ЦК РКП(б) давало указания чекистам и трибунальцам, какую именно меру наказания вынести подследственным. Протоколы заседаний Сиббюро ЦК полны примеров прямого вмешательства главного органа власти Сибири в ожидавшиеся приговоры: одни ужесточались, и по ним требовали расстрелять, другие, напротив, смягчались. Один из характернейших примеров — решение судьбы колчаковских министров весной 1920 г. Отметим, что в сентябре 1921 г. Сиббюро особо выделило из своего состава

С. Е. Чуцкаева в качестве представителя в полпредство ВЧК — для совместного с чекистами санкционирования приговоров к высшей мере наказания. До того времени полпред ВЧК по Сибири И. П. Павлуновский единолично давал санкции на расстрелы осуждённых.